Год Ястреба
Статья была ранее опубликована в российском издании Golf Digest и публикуется здесь с любезного разрешения редакции журнала.
В 2012 году в мировом гольфе произойдет одно по-настоящему грандиозное событие. В августе исполняется 100 лет со дня рождения Уильяма Бена Хогана – величайшего, по моему глубокому убеждению, игрока в истории. Лично для меня именно под знаком этого юбилея пройдет весь грядущий сезон.
Новогодний номер – самое подходящее место, как мне кажется, чтобы напомнить несколько эпизодов из биографии знаменитого американца.
Шлем
Хоган стал вторым игроком в истории (вслед за Джином Саразином), которому покорился «Большой шлем» в его современной версии. Чтобы собрать у себя четыре главных мировых титула, Бен в 1953 году специально отправился в Шотландию, чтобы в первый – и единственный – раз принять участие в British Open. И, естественно, выиграл его.
Профессиональные гольфисты того времени – хоть британские, хоть американские – тренировками, прямо скажем, не злоупотребляли. В промежутках между турнирами они поддерживали форму, играя показательные матчи и давая уроки. На турниры приезжали накануне старта и все свободное от соревнований время тратили на добросовестное изучение качества окрестных питейных заведений.
Поэтому уже одно известие о том, что Хоган появился в Шотландии за целых две недели до старта, и что в течение этих двух недель он ежедневно стоял с утра до вечера на рейндже, готовясь к турниру, произвело на соперников сильное впечатление.
Но настоящий шок британцы испытали, когда кто-то из них услышал, как заокеанский гость, взяв в руки айрон №2, наставлял своего кедди:
- Следи за полетом мяча. Сейчас я сделаю десять ударов в ближнюю правую часть грина. Следующие десять – в дальнюю правую. Следующие десять – …
Вторым айроном! Да еще не забудьте, что мячи он при этом использовал, в соответствии с правилами турнира, «британского» размера – т.е. на шесть сотых дюйма меньше, чем привычные ему американские. Причем играл ими впервые в жизни.
Оттого ли, что мячи были необычного размера, или грины оказались медленнее американских – но только американец все четыре дня регулярно недокатывал свои патты до лунки. Это не помешало ему, впрочем, выиграть чемпионат с отрывом в 4 удара, заодно установив в последнем раунде рекорд знаменитого поля Carnoustie.
Кстати, в том 1953-м году он за весь сезон принял участие всего в шести соревнованиях (чуть ниже вы поймете, почему). И пять из этих шести – включая три мейджора – он выиграл! Нет никаких оснований сомневаться, что выйди он на старт четвертого – PGA Championships - победил бы и в нем. И стал бы тогда первым в истории обладателем уникального «шлема одного сезона».
Напомню, что сделать этого так до сих пор никому и не удалось, а повторить достижение Бена – три выигранных мейджора в течение одного года – с тех пор сумел один лишь Тайгер.
Различие между этими двумя великими гольфистами, однако, состоит в том, что Хоган не проиграл свой четвертый мейджор в сезоне, как Тайгер, а попросту пропустил его, причем отнюдь не по своей воле. В это трудно поверить сегодня, но в 1953 году PGA Championshipsпроводился одновременно с British Open, и сыграть эти два турнира в один сезон игрок не мог просто физически.
Справедливости ради стоит заметить, что из всего «Большого шлема» именно PGA чисто физически давался Бену труднее всего. Чемпионат проводился тогда в формате матча, причем на 36 лунках – игроку, который так и не восстановился после страшной аварии (о ней тоже речь впереди), было тяжело не столько играть, сколько просто пройти такое расстояние. Впрочем, даже при этих обстоятельствах он все-таки дважды эти соревнования выигрывал.
Разумеется, Хогану и в горячечном бреду не могло присниться, что можно потребовать у организаторов в виде исключения предоставить ему, единственному из участников, возможность ездить по полю на каре, да еще и добиваться этого права через суд.
Времена политкорректности, возведенной в степень дебильности – иначе говоря, времена Кейси Мартина – тогда еще не настали. Впрочем, даже если бы у Хогана и была такая возможность, это в любом случае не имело бы значения для человека, который никогда не принимал ни от кого подачек и поблажек.
Отец
Семья кузнеца Честера Хогана жила в техасском городке Форт-Уорт. В 1922 году глава семьи покончил с собой выстрелом в грудь из ружья. Его младшему сыну Бенни было в то время 9 лет, причем некоторые биографы утверждают, что самоубийство отца произошло у него на глазах.
Думаю, после этой истории многое в характере великого гольфиста становится яснее.
Следующие два года Бен, как и старшие братья, зарабатывал после школы, чем мог, чтобы помочь матери. А потом кто-то подсказал ему, что в небольшом клубе с полем на 9 лунок, что находится неподалеку от Форт-Уорта, требуются кедди.
С этого момента, собственно, и начинается та история, которая вскоре станет частью истории мирового гольфа.
Бен и Байрон
Этот эпизод – из серии «так бывает только в плохих романах». И тем не менее это – истинная правда. Ровно в тот же самый клуб, что возле Форт-Уорта, штат Техас, около того же 1924 года пришел в надежде немного подзаработать еще один местный мальчик из бедной семьи, у которого тоже вскоре обнаружились немалые способности к гольфу. Этого мальчика звали Байрон Нельсон.
Три года спустя эти двое сошлись в финале клубного турнира для кедди. Битва, включавшая переигровку на девяти лунках, завершилась победой Байрона, забившего длинный патт на последнем грине.
Борьба в том матче шла на самом деле не за копеечный кубок, и даже не за авторитет среди других кедди, а за право остаться в клубе в качестве единственного члена-юниора. Соответственно, эта привилегия досталась победителю, то есть Нельсону, а Хогану вскоре пришлось клуб покинуть. С этого момента у двух выдающихся персонажей мирового гольфа всегда были непростые отношения.
18 лет спустя эти отношения стали еще сложнее. Бен, к тому времени уже признанный лучшим игроком Америки – и, следовательно, мира – в 1942 году пошел добровольцем на фронт. А Байрону официально поставили диагноз «гемофилия», и в армию его не взяли, поэтому он остался в тылу – поднимать дух населения своей действительно блестящей игрой в гольф.
Именно к этому периоду относится его знаменитая серия 1944 года, до сих пор не повторенная никем – восемь выигранных этапов PGA Tour подряд. Журналисты восторженно писали про Нельсона и даже провозгласили его «мистером Гольф». Байрону, кстати, очень шел этот титул: он был парень рослый, симпатичный и отличался общительностью, что газетчики всегда очень ценят.
Газеты с этими статьями наверняка время от времени попадались на глаза одному сержанту ВВС США, который был, наоборот, росту невысокого, а среди сослуживцев если чем и выделялся, то разве что редкостной неразговорчивостью.
Завершение этой истории выглядит ничуть не менее «романно», чем ее завязка и развитие. Осенью 1945 года Хоган демобилизовался, вернулся в профессиональный тур – и стал просто рвать Нельсона на кусочки, одерживая одну победу за другой.
Наконец, после турнира в Портленде, который он выиграл с убийственным результатом «-27», обойдя Нельсона на унизительные 17 ударов, в раздевалке была произнесена эпическая фраза:
- Насколько я понимаю, весь «мистер Гольф» на этом закончился.
Спустя несколько месяцев Байрон Нельсон навсегда покинул профессиональный тур.
Годы нищеты
Ранним – семнадцати лет от роду – переходом в профессионалы нынче никого не удивишь. Но история Бена удивительна тем, что в течение целых десяти лет после этого перехода карьера будущего великого игрока состояла практически из сплошных неудач. С 1930 по 1939 год включительно он выиграл всего один турнир, да и тот в паре.
То были годы бедности, порой доходившей до степени нищеты. Однажды он приехал на соревнования, имея на счету в банке 15 центов. Да-да, пятнадцать. У него был выбор: заработать себе призовых хотя бы на обратную дорогу – или искать прямо там, в местном городке, любую работу (а где искать и какую работу – неизвестно; Америка к тому времени еще не до конца выбралась из Великой Депрессии).
А еще вспоминают, что как-то на турнире, проходившем в Калифорнии, он в промежутках между ударами перелез через забор и нарвал столько апельсинов, сколько смог унести с собой – и практически одними этими апельсинами они с женой питались в течение двух недель, до следующего турнира.
Пару раз он начинал работать в клубах помощником профессионала (более высоких должностей ему не предлагали), но удерживался там недолго. В то время такая работа и денег особых не приносила, и времени для участия в соревнованиях почти не оставляла.
Дважды он и вовсе бросал гольф. Но всякий раз жена убеждала его, что готова терпеть трудности и верит в его будущее игрока. И он возвращался.
Впрочем, история мистера и миссис Хоган – это отдельный эпизод.
Валери
В истории скандального развода Тайгера, которая добрый год кормила желтую прессу всего мира, самое интересное, как мне кажется – это то, что в ней на самом деле нет ничего интересного; во всяком случае, сенсационного уж точно. Напротив, она как раз вполне типична для мира профессионального гольфа, и если бы не исключительная фигура главного героя, то никто за пределами этого самого мира гольфа ее бы и не заметил.
Ткните наугад пальцем в любого игрока из числа тех, кто имеет карточку PGA Tour (да и ветеранского Champions Tourтоже) – и вы с большой вероятностью попадете либо в холостяка, либо в человека, женатого по второму-третьему разу.
Хоган и здесь был не похож на остальных. Про историю его взаимоотношений с Валери тоже можно написать роман – но уже чисто женский, для чтения перед сном с обильным промачиванием платочка.
Познакомились они в середине 20-х, еще в школе. Потом жизнь их, как принято выражаться, разметала по свету (если уж придерживаться стилистики дамского романа), а в начале 30-х снова свела. Теперь уже навсегда, до смерти.
Ради того, чтобы обеспечить своей любимой достойную жизнь, он готов был даже бросить гольф, тоже безумно любимый – и, как уже было сказано выше, дважды его бросал, как раз в тот самый период неудач, который пришелся на 30-е годы.
Что говорить, не каждой женщине повезло найти такого верного, надежного, любящего – и при этом гениального в своем основном деле мужчину, какой достался Валери Хоган. Но, прямо скажем, и далеко не каждому гению повезло встретить в жизни такую умную, верную и верящую в него женщину, как та, что досталась Бену Хогану. Вот тому же Тайгеру, например – уж простите, выскажу сугубо личное и очень субъективное мнение – такой не досталось.
Так вот, дважды Бен говорил себе: все, раз я не могу обеспечить женщине, которую я люблю, достойную жизнь, то я бросаю к черту этот гольф и нахожу себе более надежную работу – и неважно, нравится она мне или нет. Дважды в результате таких рассуждений он нанимался работать крупье в казино Форт-Уорта.
И дважды Валери хватало такта не вступать в споры, позволить мужу поступить так, как он считает правильным – но потом исподволь, мягко убедить его, что надо вернуться в гольф, продолжать тренироваться и играть – и успех обязательно придет.
Когда говорят, что за каждым выдающимся и успешным мужчиной обязательно стоит выдающаяся женщина, то пример Хоганов можно считать просто классическим.
Кстати, с Валери непосредственно связан и следующий эпизод.
Катастрофа
1949 год начинался блестяще. Хогану 36 лет, денежные проблемы давно остались позади, только что они с Валери переехали в новый дом, в предыдущем сезоне он одержал 11 побед, и нет никаких оснований думать, что новый, начавшийся с двух отлично проведенных им турниров (один выигран, в другом уступил только в переигровке) окажется чем-то хуже.
Именно после этого, второго, турнира они возвращались в свой новый дом 2 февраля 1949 года. Вокруг висел совершенно молочный туман, при котором лучше бы за руль не садиться – но мысль про еще одну ночь в гостинице была непереносима. Решили, что все-таки поедут, но двигаться будут осторожно, еле-еле.
Увы, собственная осторожность на дороге спасает не всегда: из мглы на встречную полосу, прямо в лоб их автомобилю, внезапно выскочил рейсовый автобус.
В такие моменты человек не успевает ни о чем подумать и действует абсолютно рефлекторно. В жизни Бена, когда он не играл в гольф, существовал один главный рефлекс: защищать и оберегать Валери. Когда перед лобовым стеклом вдруг возникла громада автобуса, Хоган инстинктивно бросил руль и метнулся вправо – закрыть собой жену.
Он действительно уберег ее от серьезных травм, смягчив собой удар. А кроме того, этим броском он спас от смерти себя, потому после столкновения руль оказался вдавлен в водительское сиденье – ровно в то место, где долю секунды назад находилась его грудная клетка.
Бен получил множественные переломы с сильным внутренним кровотечением. Его успели довезти до больницы живым, но первые прогнозы звучали мрачно. Через несколько дней врачи объявили: жить, видимо, будет. А через некоторое время еще дополнительно утешили: и даже будет ходить. Но, добавили тут же, профессиональный гольф, конечно, придется оставить навсегда.
Спустя два месяца его, все еще перебинтованного, но уже самостоятельно передвигающегося, выписали из больницы. На следующий день он начал, стискивая зубы, ходить и делать простейшие упражнения. А как только смог хоть как-то держать в руках клюшку, вышел на рейндж.
Спустя одиннадцать месяцев Хоган появился на поле в своем первом после катастрофы турнире. И играл так, что умудрился добраться до переигровки – дополнительного раунда, на который ему уже совсем не хватило сил, и никакая железная воля уже не выручила.
Он занял второе место – уступив, между прочим, Сэму Сниду, еще одному великому игроку. И в тот день ни у кого не осталось сомнений: Бен вернулся. Вернулся всерьез. И снова стал лучшим в мире.
Седьмой айрон
Хоган, по-видимому, был тем человеком, который по-настоящему открыл для гольфа понятие «тренировка».
Ни одному человеку, кроме него, в то время не приходило в голову, что после соревновательного раунда можно пойти не в местный бар – либо отмечать успехи, либо заливать горечь от неудач – а прямиком на рейндж. Причем происходило это почти всегда – тоже вне зависимости от того, как был сыгран сегодняшний раунд.
А то, как он готовил тактический план на игру, было и вовсе делом неслыханным. Однажды во время U.S. Open, проходившего на поле клуба Merion, кто-то из партнеров перед стартом заметил, что у него в бэге не хватает одной клюшки, и решил помочь:
- Бен, ты забыл положить в бэг «семерку».
Хоган медленно повернулся и процедил:
- Это Мерион. Здесь нет ударов для «семерки»!
Что у меня неправильно?
Хоган и в обычной жизни был немногословен, но во время игры вообще полностью уходил в себя и общался с соперником только по крайней необходимости – например, чтобы уточнить, чей мяч лежит дальше от лунки.
Американские профессионалы знали, что если уж оказался в одной группе с Беном, то надо быть готовым к четырем часам молчания. Иностранцы же попадали в неловкие ситуации.
Вскоре после освобождения Франции от немцев американское командование решило, что хорошо бы поддержать дух местного населения и продемонстрировать, что в Европу возвращаются прежние славные времена, а заодно укрепить отношения с союзниками. Хоган был командирован в Европу с не самым типичным для того времени заданием: сыграть показательный раунд с французским профессионалом.
Местный про, наверное, что-то слыхал про особенности характера знаменитого американца. Но он явно не представлял себе масштаба явления.
Раунд стартовал. Француз честно молчал лунок пять, только про себя восхищаясь невероятными ударами чемпиона. Зрители шли сбоку и ахали. Хоган безмолвствовал.
Примерно на шестой лунке местный игрок наконец решился открыть рот и спросил:
- Мистер Хоган, а что у меня неправильно?
Хоган не ответил. Мало того: он вообще никак не отреагировал – даже головы не повернул. Следующую пару лунок француз размышлял над этим обстоятельством и пришел к выводу, что так не бывает – совершенно очевидно, что партнер просто его не расслышал – и решился повторить, уже громко:
- Мистер Хоган, скажите, что у меня неправильно?
Ни ответа, ни поворота головы – вообще ничего. Француз совсем приуныл и до конца раунда (который, естественно, выиграл Бен) вопроса не повторял. После игры игроки молча пожали друг другу руки, молча подписали карточки и молча отправились в клубный дом.
В раздевалке Хоган сел на скамейку, наклонился, чтобы развязать ботинок, и глядя в пол, не поворачивая головы, негромко произнес:
- Неправильный хват.
На этом разговор закончился.
Ястреб
Неудивительно, что Хоган никогда не был любимцем публики. Впрочем, он никогда и не хотел нравиться публике, так что в этом смысле его все устраивало.
Гольф знает считанное количество игроков, которых трибуны действительно обожают – вроде Арнолда Палмера или Ли Тревино. Но любой гольфист старается установить контакт со зрителями, чтобы получить от них какую-никакую поддержку. А чтобы игрок полностью игнорировал публику, как это делал Хоган… Такого, пожалуй, в истории гольфа не было никогда – ни до, ни после него. Даже Тайгер, в свои звездные годы отличавшийся удивительной концентрацией, все-таки проявлял во время игры минимальные эмоции и худо-бедно на аплодисменты зрителей откликался.
И с коллегами-гольфистами у Хогана были непростые отношения. Например, в 1950-е годы многие игроки PGA Tour жаловались, что у лидера за весь сезон не набирается даже десятка стартов. Откуда брались жалобы – понятно; в соревнованиях, где Бен не участвовал, сразу снижались призовые.
А то, что ломанному-переломанному в аварии игроку просто физически тяжело было выходить на поле – это жалобщиков, видимо, не очень интересовало. Правда, и жалобы соперников, в свою очередь, не очень интересовали Хогана.
У него было в Туре несколько кличек. Не все из них, честно говоря, были лестными. Но его и это не волновало.
Пожалуй, лучшее из всех его прозвищ – Ястреб. На самом деле, и оно не очень точно. Манера, в которой Хоган разделывался с соперниками, гораздо больше напоминала не стремительное пикирование на жертву из поднебесья, а ее медленное, методичное и неуклонное заглатывание. Но прозвища Удав я в литературе о Хогане не обнаружил.
Так что я для себя решил, что год 2012-й по гольфовому гороскопу буду называть Годом Ястреба.
Это – минимум того, что я могу сделать в память о величайшем игроке в истории гольфа.
Алексей Николов
